Арслан МИНВАЛЕЕВ

Старик и море
Первый татарский маринист о неизвестных героях нации,
Карибском кризисе и небе

 ( "Восточный экспресс" №26 (127) 20.06.2003)

Миргазиян ага Юнус практически всю жизнь провел в путешествиях, знает итальянский и английский языки. Чтобы понять характер этого человека, достаточно вспомнить такой эпизод из его биографии. Когда Сибгат Хаким устроил его секретарем к Сергею Михалкову, он не проработал и недели:"Скучно быть мальчиком на побегушках".

С писателем - в рамках проекта "Татарский век" беседует корреспондент "ВЭ".

- Вы родились в деревне Исергапово Бавлинского района. Там не только порта - даже больших-то рек нет. Каким же образом произошло ваше "обручение" с морем?

- Вообще-то сначала я был летчиком. В небо меня потянула романтика. Если вы читали Антуана де Сент-Экзюпери, то помните, какой порыв был у первых пилотов! Тогда все зависело от человека, его смелости. Я начал летать на американских "бостонах", потом на Пе-2, Ту-2 и закончил на реактивных Ил-28. В них все делает автоматика, ты становишься частью этой системы. И романтика уходит...

Первое мое знакомство с морем произошло тогда, когда меня отправили из Запорожья на Сахалин, и я плыл туда на пароходе. Позже на филфаке МГУ со мной учился один штурман, и его рассказы побудили меня перевестись на заочное отделение и уйти в море. Сначала было это каботажное плавание, возил уголь и марганцевую руду между Поти и Ждановом. После этого пустили и в загранку. Наблюдать море во время вахты старпома, которая длится с 4 до 8 утра, - это что-то поистине сказочное...

Благодаря морю я открыл для себя мир за железным занавесом. Я понял, как мы живем. Особенно, как живут татары. В некоторых частях Африки, в Новой Зеландии есть такие места, где никогда не было войн. И там атмосфера совсем иная. А мы в Казани до сих пор чувствуем, что в 1552 году здесь пролилась кровь.

- Как человек, который много странствовал, скажите, на какой народ мира похожи татары?

- У нашего народа очень сильно проявляются трусость и нерешительность. Но когда мы преодолеваем этот комплекс, то мы - герои. Понятно, что комплекс неполноценности сформировался из-за колониального гнета. Этим мы чем-то похожи на некоторые среднеазиатские народы. Немного похожи на евреев - потому что быстро адаптируемся. Во время плаваний я замечал, что на кораблях татары всегда были лучшими специалистами. Кроме того, в загранплаваниях татары первыми старались учить иностранный язык, в то время как русским на первых порах хватало родного языка. В Испании мне приходилось наблюдать за басками и каталонцами. У них существует негласное соревнование с кастильцами, и держат они себя гордо. У нас, конечно, этого нет.

- Каким природным явлением можно передать характер татарского народа?

- Татары много поют о реке Агидель (Белая). Видимо, после завоевания Казани татар изгнали, и они были вынуждены переселиться в Башкирию, на берега Агидели. Там они тосковали по Волге. Поэтому татарская душа тянется к воде. Не случайно у нас много выдающихся моряков. В то же время я с детства помню рассказы о горе Каф. Гора Каф -это Кавказ. Народ помнит о тех горах, о Кавказе. Поэтому мы любим и уважаем горы, тянемся к ним, даже несмотря на то, что их у нас нет.

- А вам приходилось встречать татар за рубежом?

- Мой первый рассказ как раз и был о старухе-татарке из Генуи. Она оказалась потомком татарских, торговцев, которые эмигрировали сначала в Турцию, потом в Грецию. Одна из ее дочерей вышла замуж за американца, другая - за итальянца. Я написал о ней в письме к брату. А брат по собственной инициативе отдал письмо в журнал "Совет эдэбияты" (сейчас "Казан утлары". - A.M.). В Казань я вернулся писателем.

В Барселоне встретил потомка крупного промышленника Агафурова. Он был "шепшанером", так на флоте называли снабженцев судов продуктами. Кстати, перед отплытием мы подписывали бумагу, в которой запрещалось общаться с иностранцами, обмениваться с ними подарками. По заграничным городам мы передвигались только тройками, поэтому, увидев нас, в городе знали, что прибыли русские.

- Сначала вы были военным летчиком, затем учились на филфаке, потом стали моряком, сейчас вас знают как писателя-мариниста...

- Еще я работал начальником отдела загранплавания в министерстве морского флота. Меня даже должны были отправить представителем Морфлота в Египет. Но за несколько дней перед этим произошел такой случай. Вышла книга о жизни моряков Георгия Владимова "Три минуты молчания". Прочитав ее, разгневанный секретарь ЦК КПСС Суслов вызвал министра Тимофея Гуженко и возмутился: "Он смеет критиковать?! Пригласите настоящих капитанов и проучите этого сопляка". К тому времени я только вернулся из командировки. Всех обзваниваю - никого нет. Оказалось, что все собрались на обсуждение, точнее - осуждение книги. Заместитель министра, увидев меня, сказал: "Вот, пришел наш начальник по идеологии. Он и расскажет". Я вышел и начал хвалить книгу. Тогда министр говорит: "Для этого вы университеты оканчивали? Вы знаете, что такое идеология?" Отвечаю: "Я сам руковожу идеологическим отделом". На следующий день стал заместителем. Я хотел было уйти в море, но посоветовался со знающими людьми, и они сказали: "Ты попал в черный список. Поэтому не рискуй, могут подкинуть и контрабанду". И тогда я решил идти в журнал "Наука и религия".

- Поработав в этом советском атеистическом журнале, вы, наверное, сформировали для себя какой-то особый взгляд на религию?

- Знаете, плавать в море без веры в Бога почти невозможно. До сих пор у меня перед глазами 11 февраля 1987 года. Лионский залив, Франция. Я на контейнеровозе "Ростов-на-Дону". Ураганный ветер. Подводное течение несет нас на скалы. Если бы команда развернула корабль, то ветер опрокинул бы его. Все. Казалось, мы обречены. И тогда всей душой я обратился к Аллаху: "Я прожил хорошую жизнь, но прошу тебя - не оставь сиротой дочь". И за пять-шесть кабельтовых от скал корабль сам развернулся. Мы оказались спасенными. Подводное течение, ударяясь об основание скал, меняло направление.

- Кто в жизни на вас оказал самое сильное влияние?

- Мама. Она ввела меня в мир дастанов, мунаджатов. Она наизусть знала "Йусуф китабы". Еще Гумер Баширов. Он мне посоветовал: "Пиши, найди пару-тройку друзей, но со всеми писателями не общайся". Я не послушался, и мне пришлось многое пережить. Писатель должен быть одиноким. Недаром Бернард Шоу сказал Максиму Горькому: "Писателей объединять не надо. Наоборот, их нужно разъединять". Колхозы распустили, а колхоз писателей еще остался. Сейчас в республике больше трехсот писателей. Каждый хочет выпустить книгу, получить премию Тукая, провести свой юбилей...

- На ваш взгляд, татарская литература продолжит свое существование? Может, нам надо уже перейти на русский или английский язык?

- Если ты пишешь на русском, то становишься русским писателем. Недаром Владимир Набоков считал себя английским писателем. Я на русском издал одну книгу, и все статьи писал на нем. Термин "русскоязычный татарский писатель" - это нонсенс. Да, число читателей уменьшается, но в то же время растет их качество. Каждый наш читатель ценен и каждый - глубокий интеллектуал. Увеличить число? Да, но не за счет беллетристики. В Англии беллетристика предназначена только для развлечения. Они четко делят свою классику на малую и большую. Малая - это Сомерсет Моэм. Шекспир - это большая. Шекспира читают очень мало, но тот, кто читает его - это интеллектуалы высшей пробы. Сейчас не знаю, читает ли литературу Шаймиев. Я с ним встречался, когда речь шла о строительстве флота для Татарстана. В нем чувствуется мудрость. Не зная ничего о флоте, он сразу вник в суть дела. К сожалению, его окружение к нему никого близко не подпускает. В Москве есть богатый татарин Рустем Тарика (говорят, что его яхта может соревноваться с яхтой Онасиса). Он один из руководителей банка "Русский стандарт", так ему татарская литература точно не нужна. Из нефтяных королей литературой интересовался Ринат Галеев.

- Когда родилась большая татарская классика?

- Наверное, в начале XX века. В этом есть своя закономерность. Русская большая классика - Тургенев, Толстой, Достоевский - появилась в то время, когда было много грамотных, образованных богатых людей, дворян. И много свободного времени. Прежде чем появился Тукай, у нас появились предприниматели: Рамиевы, Хусаиновы, Каримовы. Они и сыграли одну из главных ролей в росте татарской литературы. Они были не только спонсорами, но и людьми, любящими читать. Поэтому их голос имел вес.

- Вы в основном живете в Москве. Что, на ваш взгляд, происходит с общиной московских татар?

- Большинство обрусели. Есть своя национально-культурная автономия, но денег на нее не выделяют. У нас нет общины, подобно еврейской или армянской, поэтому и нет никакого татарского лобби. В начале 90-х годов появилось общество "Туган тел". Все воспряли духом, но потом выясняется, что его организатор Hyp Гарипов - человек Лубянки. После этого все пошло прахом. Наконец вернули дом Асадуллаева. Армяне моментально в 1989 году вернули дом Лазарева, а среди татар до сих пор находятся те, кто говорит, что нам не нужен дом Асадуллаева. Молодое поколение почти на сто процентов ассимилируется. В то же время религиозная жизнь кипит. Правда, все крупные предприниматели стараются находиться вдали от политики и национального движения. Нижегородские татары держатся отдельно. Где-то я даже видел лозунг "Да здравствует Татарстан, да будет Нижгарстан!" Когда в Историческую мечеть Москвы прислали казанского татарина, к нему пришли и сказали: "Ты лучше уезжай". Для его вещей достали контейнер, оплатили путь и в итоге поставили нижегородца. Наверное, и когда нация деградирует, она делится на группы...

- Вам приходилось встречать татар, которые малоизвестны, но которыми может гордиться наций?

- Во-первых, это Марс Галимов. Я его встретил в Валенсии. Советский торговый флот возил оружие во все "горячие" точки мира. И тогда из портов назначения мы возвращались всегда пустые, нам запрещали брать грузы. Помню, как мы возили оружие во время войны во Вьетнаме. Мы стояли на внешнем рейде Тонкинского залива и выгружали груз на баржу. Пролетает самолет и на нас бросает бомбу. Бомба накрывает баржу. Как-то в одном из вьетнамских портов застряли пять наших транспортов. За восемь месяцев стоянки одна треть наших экипажей сошла с ума... А во время Карибского кризиса на Кубу мне пришлось возить ядерные боеголовки и ракеты. Потом их везли обратно.

Так вот, корабль, которым командовал Галимов, во время разгрузки в Анголе был тайно заминирован. Произошел взрыв, но несильный. После этого Галимов высадил команду на берег, обошел весь корабль и нашел более мощный заряд. Планировалось, что корабль взорвут, когда он выйдет в море. После этого он работал старшим штурманом на "Максиме Горьком" - это был советский представительский океанский лайнер. Когда старый капитан ушел на пенсию, выбор нового поручили компьютеру. В него заложили данные сорока капитанов. В итоге машина выбрала Марса Галимова! А для того чтобы стать капитаном на "Максиме Горьком", нужно было блестящее знание языков, навигации, экономики.

"Максим Горький" зарабатывал валюту, возя иностранцев на Шпицберген. В одном из рейсов навигаторы с Большой земли сказали, что море чисто от айсбергов. И корабль, как "Титаник", на полном ходу врезался в айсберг. Галимов собрал пассажиров в салоне, позвал музыкантов, а сам с командой спустился к пробоине и залатал ее. Корабль без опозданий, минута в минуту, прибыл на Шпицберген. Его сняли, несмотря на все протесты моряков.

Другой татарин, которого я знал и кем можно гордиться, - Нариман Шайхетдинов был заместителем начальника по безопасности мореплавания в Балтийском пароходстве, располагавшемся в Ленинграде. Его на флоте знали как выдающегося морского теоретика. Его имя упоминается в книгах Виктора Конецкого. Моряки между собой говорили: "А что сказал по этому поводу Шейх (его прозвище среди моряков)?" Шейх сказал: "В море выходит и дурак, а возвращается только умный".

О другом татарине - знаменитом вулканологе Харуне Тазиеве -я впервые услышал, когда работал в Морфлоте. Тогда меня направили в Барселону на конференцию, посвященную сохранению береговой линии. Вел ее Жак Ив Кусто. И перед началом конференции он предложил минутой молчания почтить память своего учителя Харуна Тазиева. В беседе со мной он сказал, что этот человек благословил его на исследование морских глубин...